Явление питекантропа потомкам (Часть 2)   

 Итак, камердинер торжественно и громогласно объявил: «Дамы и господа, – его превосходительство Питекантроп!». Публика почтительно отступила назад. Те, кто стоял подальше, приподнялись на носках, чтобы лучше видеть. Все, затаив дыхание, замерли в ожидании. А долгожданный обезьянообразный предок и не собирался показываться. Время шло, годы сменялись годами. Гробовая тишина перешла в гомон удивления, кое-где – возмущения. В задних рядах все чаще звучали нотки иронии и сарказма, за которыми, как правило, раздавался взрыв совершенно беспардонного смеха. И даже среди главных действующих лиц этого представления далеко не у всех хватало артистизма, чтобы продолжать держать столь затянувшуюся паузу. Спасти положение могла только смелая импровизация, но мог ли кто-нибудь из корифеев решится на такое? – уж больно попахивало скандалом. Вот тут-то, в наиболее критический момент, на сцене появился наслушавшийся геккелевских лекций 29-летний голландский врач Эжен Дюбуа.

Дюбуа объявил коллегам, что оставляет работу в университете и намерен вместе со своей недавней ученицей, а ныне – молодой женой Анной отправиться в восточные колонии, дабы найти «скрывающегося» там питекантропа. Горячий энтузиазм Дюбуа был встречен полным непониманием. Особенно трудно было растолковать скептикам, во-первых, почему нужно ехать именно на край света в Индонезию, куда, даже в случае удачи экспедиции, не доберется ни один палеонтолог, способный подтвердить истинность находки, да и что, собственно, там было делать нашему предку; во-вторых, почему необходимо ехать именно сейчас, когда у жены вот-вот подходит срок рожать своего первого ребенка. Так или иначе, пылкие заверения типа «я там найду его!» не производили впечатления на государственных чиновников. После долгих месяцев безуспешных попыток получить финансирование экспедиции, Дюбуа вербуется на должность хирурга колониальных войск и, без малого два месяца проболтавшись в тесной каюте парохода «Принцесса Амалия» вместе с женой и дочкой, родившейся незадолго до отплытия, высаживается на Суматре.

Голландская военная администрация Малайского архипелага, скучая вдали от родины, заинтересовались идеями Дюбуа гораздо больше своих континентальных коллег. В распоряжение исследователя было придано два горных инженера с полусотней солдат, и, не обременяя себя работой в госпитале, Дюбуа старательно, но безрезультатно обследовал окрестные пещеры. Вскоре ему сообщили, что на острове Ява найден ископаемый человеческий череп. Дюбуа незамедлительно отправился туда, обследовал место находки и обнаружил еще один череп, точно такой же. Хотя оба черепа были совершенно окаменевшие, не возникало и тени сомнения в том, что это были обыкновенные человеческие черепа, что никак не способствовало задаче обнаружения «промежуточного звена» – питекантропа. Дюбуа благоразумно припрятывает находки, но начинает более систематическое исследование отложений, в которых они были сделаны, и довольно быстро обнаруживает целые залежи окаменелостей различных животных на берегу реки Соло. После месяца разработки этого «месторождения» рабочие находят окаменевший обезьяний зуб, а еще через месяц, в октябре 1891 г., была обнаружена столь знакомая нам по картинкам в учебниках черепная крышка. Счастливый Дюбуа сразу же отправил отчет о находке в Горнорудный бюллетень: «Не вызывает сомнения, что обе окаменелости принадлежат крупной человекообразной обезьяне».

 Последующие раскопки долго не радовали исследователя чем-либо, связанным с обезьяноподобным предком. Попадалась всякая всячина – окаменевшие кости стегодонов, крокодилов, носорогов, оленей, гиен, свиней. Все это было не более интересно, чем хранящиеся в отдельном ящичке два человеческих черепа. Но кому может быть интересен человек или стегодон? Похоже, главной мечте всего предприятия так и не суждено было сбыться. Не исключено, что именно такие мысли тяготили Дюбуа, когда спустя год после обнаружения крышки обезьяньего черепа в пятнадцати (!) метрах от нее была найдена человеческая бедренная кость.

Кость имела две характерные особенности. Во-первых, ее обладательница (а это, несомненно, была женщина) была довольно грузной дамой. Во-вторых, у нее имелось весьма серьезное костное заболевание в запущенной форме, но, несмотря на это, она достигла преклонных лет. Последнее было возможно лишь в культурном обществе, где проявлялась забота о больных сородичах – в дикой природе ни одно существо с таким заболеванием не смогло бы выжить. Тем не менее, Дюбуа положил эту кость рядом с прошлогодней находкой. У него зрела идея – а не принадлежали ли эти окаменелости одной и той же особи? Прошел еще год, прежде Дюбуа поверил в собственный вымысел настолько, что решился опубликовать свои выводы. За это время «прииск» принес свежий урожай – обезьяний зуб, а также новые человеческие окаменелости – еще четыре женские бедренные кости, и зуб. Но этим, последним, находкам суждено было долго лежать в пыльном ящике, прежде чем исследователь вновь извлечет их на свет.

И вот, в 1893 г. Дюбуа наконец послал на континент телеграмму, возвестившую миру об обнаружении «недостающего звена» – долгожданного предка, которому он дал гордое имя Pithecanthropus Erectus, обезьяночеловек прямоходящий (форма бедренной кости не вызывала сомнения о прямохождении, в то время как по имевшемуся материалу трудно было судить, был ли «он» неговорящим, голубоглазым, или каким-либо еще). Неподалеку от места находки открыватель собственноручно водрузил монумент с инициалами пращура на плите из черного мрамора.

Первая реакция на сообщение последовала незамедлительно. Это была телеграмма Геккеля: «Поздравления от изобретателя питекантропа – его счастливому открывателю». Антропологи же не торопились восторгаться, ожидая официальной публикации. Дюбуа не заставил долго ждать ее и отправил на материк статью Pithecanthropus Erectus, человекоподобная переходная форма с Явы, где описал подробности находки, а также указал, что объем мозга питекантропа составлял 900 см3. Каким образом была определена эта цифра при наличии у исследователя всего лишь задней крышки черепа и бедренной кости, было неясно. Похоже, что приводилось среднее арифметическое значение этого параметра между мозгом человека и человекообразной обезьяны. В ответ последовала восторженная статья Геккеля. Он писал: «обнаружен типичный плиоценовый образец [непонятно, каким образом первый же обнаруженный образец может быть типичным или нетипичным], принадлежащий высшим Catarrines (узконосые [!?] обезьяны), которые являлись [sic!] питекоидными предками человека. Это – то самое долгожданное Недостающее Звено».

У остальных исследователей публикация деталей находки вызвала лишь недоумение – на каком основании Дюбуа решил, что эти кости принадлежали одному существу? Почему он связал человеческую бедренную кость с крышкой черепа животного, найденной на таком удалении, а не каким-нибудь находящимся рядом фрагментом черепа свиньи или крокодила? А если в радиусе 15 метров от первого найдется еще одно бедро (знал бы автор этого замечания, насколько он был близок к истине!), и оно тоже окажется левым, будет ли это означать, что у нашего предка обе ноги были левые? И если это действительно был питекантроп, что явилось причиной столь страшной его кончины, когда даже самые близлежащие части останков оказались разбросанными на 15 метров – ведь пороха тогда еще, по всей видимости, не существовало? В общем, вопросов было достаточно и все с нетерпением ждали, того момента, когда в 1895 году Дюбуа вернулся со своими находками в Европу.

Всего Дюбуа привез с собой 15 ящиков с окаменелостями, однако на обозрение публики были выставлены лишь две вышеупомянутые кости и два обезьяних зуба. Рудольф Вирхов, который являлся бесспорным авторитетом в областях сравнительной и патологической анатомии, указав на глубину швов черепа, констатировал: «Это – животное. Скорее всего – гигантский гиббон. Бедренная кость ни малейшего отношения к черепу не имеет», и отказался как возглавлять собрание, так и принимать дальнейшее участие в дебатах.

Какому бы существу ни принадлежала черепная крышка, бедро было очевидно человеческим и на питекантропа явно не тянуло. Исследователю был предложен компромисс: считать яванскую находку не Pithecanthropus, а Homo, т.е. человеком, но очень-очень древним. При этом «предку» разрешалось оставить фамилию Erectus, ибо, помимо прямохождения, о хозяйке бедра ничего известно не было. Дюбуа же был непреклонен и меньше чем на питекантропа не соглашался. Любую критику он принимал на свой личный счет, выслушивал оппонентов с плохо скрываемым нетерпением, и никогда не подозревал у них желания установить истину. Он соорудил для «питекантропа» специальный чемоданчик и колесил со своим «приятелем» по всей Европе, показывая его везде, где только можно и никогда с ним не расставаясь (за исключением разве что одного случая, когда, засидевшись заполночь в небольшом парижском ресторанчике, забыл там своего молчаливого друга, но никто тогда на это сокровище не позарился). Позже, используя имевшийся материал, собственное воображение и помощь позировавшего ему сына, Дюбуа изваял задумчивое существо (почему-то – мужского пола), по сей день украшающее экспозицию Лейденского музея, и нежно называемое его сотрудниками Пит.

 Так и не добившись научного и общественного признания своего героя, Дюбуа укрылся с ним от не желающей принять очевидное публики более чем на двадцать лет. Тем не менее, истина публику интересовала, и в 1907-08 годах, несмотря на удаленность Явы, туда отправилась специальная экспедиция под руководством профессора Леноры Селенка, подготовленная скончавшимся перед самым началом экспедиции ее мужем, также профессором Эмилем Селенка. Экспедиция была организована в соответствии с высшими стандартами палеонтологии. Все участники, включая 75 нанятых местных кули, жили в полевых условиях, что позволяло описывать и идентифицировать находки непосредственно in situ (на их «родном» месте). В ходе экспедиции, копавшей в том же самом месте, где и солдаты Дюбуа, было извлечено около десяти тысяч кубометров грунта с глубины до двенадцати метров от поверхности. Исследователям, работавшим на континенте, было отправлено 43 контейнера обнаруженных окаменелостей. Ни одной кости питекантропа обнаружено не было. Зато в тех же отложениях было найдено значительное количество следов человеческой деятельности – отщепов костей и слоновьих бивней, следов древесного угля. Вывод был однозначным: если питекантроп когда-либо и существовал, он был не предком, а современником человека, скорее всего – дегенеративной разновидностью.

 Несколько позже еще одна попытка обнаружить питекантропа на Яве была предпринята Фон Кенигсвальдом. Разместив свою резиденцию в трехстах километрах от раскопа, он, дабы стимулировать заинтересованность привлеченного к раскопкам местного населения, как-то показал работникам осколок окаменевшей черепной коробки и пообещал платить по 10 центов за каждый найденный такой кусочек. Это в десять раз превышало дневную норму оплаты труда рабочего. Не прошло и недели, как сообразительные жители принесли незадачливому исследователю почти полсотни свеженаколотых маленьких фрагментов. Сколько черепов они изначально составляли, кому принадлежали и где были найдены – вряд ли кто-нибудь теперь узнает. Уж очень большой фантазии требовала задача их восстановления.

 А что же сам Дюбуа? Он продолжал сидеть дома, время от времени обвиняя того или иного из бывших коллег в подлоге, и никому не показывая ни костей питекантропа, ни остальных своих находок. И лишь в 1920 г., когда профессор Смит сообщил об обнаружении в Австралии ископаемых останков самых древних представителей Homo Sapiens, возмущенный Дюбуа не удержался (Как же так? Ведь самых древних людей нашел он!), и представил публике сначала – оба человеческих черепа, а затем и остальные бедренные кости. Такого никто не ожидал! Всемирно известный открыватель «питекантропа» ввел научную общественность в заблуждение, утаив самые принципиальные находки! Ведь если бы он выложил все трофеи одновременно, никому и в голову не пришло бы, что между человеческой бедренной костью и фрагментом обезьяньего черепа существует какая-либо связь – тут же лежали бы настоящие человеческие черепа.

 На этом недолгая история питекантропа и закончилась. Незадолго до своей смерти Дюбуа признался, что обнаруженная им черепная крышка принадлежала большому гиббону. Впрочем, просвещенный мир расставался с питекантропом без особой грусти. Все учебники уже украшали портреты другого звероподобного предка – эоантропа, правда уже без лошади...